«1984» — последняя книга Джорджа Оруэлла, он опубликовал ее в 1949 году, за год до смерти. Роман-антиутопия прославил автора и остается золотым стандартом жанра. Действие происходит в Лондоне, одном из главных городов тоталитарного супергосударства Океания. Пугающе детальное описание общества, основанного на страхе и угнетении, служит фоном для одной из самых ярких человеческих историй в мировой литературе. В центре сюжета судьба мелкого партийного функционера-диссидента Уинстона Смита и его опасный роман с коллегой.
В СССР книга Оруэлла была запрещена до 1989 года: вероятно, партийное руководство страны узнавало в общественном строе Океании черты советской системы. Однако общество, описанное Оруэллом, не копия известных ему тоталитарных режимов. «1984» и сейчас читается как остроактуальный комментарий к текущим событиям.
Отрывок из романа
Уинстон пробежал четыре записки, которые только что развернул. В каждой — не больше двух строчек на полном сокращений жаргоне, на котором в главке вели внутреннюю переписку. Это не совсем новоречь, но многие слова новоречные. В записках говорилось:
таймс 17.03.84 речь сб искаж африка исправить
таймс 19.12.83 прогнозы 3л 4 кв 83 опечатки сверить текущий номер
таймс 14.02.84 главбог искаж цитата шоколад исправить
таймс 03.12.83 сб указ дня плюсплюснеотлично упомин неперсон переписать полно предвар наверх
Не без некоторого предвкушения Уинстон отложил четвертую записку в сторону. Это сложное, ответственное поручение лучше выполнить последним. Остальные три — рутина, хотя второе наверняка потребует нудной возни с цифрами.
Уинстон выбрал на телевиде «архив номеров» и заказал нужные номера «Таймс». Всего через несколько минут они выскользнули из пневмотрубы. Записки, которые он получил, касались статей или заметок, которые по той или иной причине требовалось изменить, или, как это называлось официально, исправить. Например, из статьи в номере «Таймс» от семнадцатого марта следовало, что Старший Брат предсказал в своей речи тишину на южноиндийском фронте и наступление евразийцев в Северной Африке. На самом же деле Верховное командование Евразии решило наступать в Южной Индии, а Северную Африку оставило в покое. Так что требовалось переписать абзац в речи Старшего Брата, чтобы его предсказание совпало с реальными событиями. Или, скажем, девятнадцатого марта «Таймс» опубликовала официальный прогноз производства различных видов потребительских товаров на четвертый квартал 1983 года, то есть шестой квартал Девятой трехлетки. А в сегодняшнем номере вышел отчет о фактическом выпуске, из которого следовало, что прогноз в корне неверен по всем пунктам. Уинстону поручили исправить исходные цифры, чтобы они согласовались с реальными. Что касается третьей записки, она указывала на небольшую ошибку, которую можно исправить за пару минут. Совсем недавно, в феврале, Главный комитет богатства пообещал (официально — «взял на себя твердое обязательство»), что в 1984 году не будет уменьшаться норма выдачи шоколада. Но, как Уинстон уже знал, на самом деле норма с конца недели снизится с тридцати граммов до двадцати. Требовалось всего лишь заменить прежнее обещание предупреждением, что где-нибудь в апреле норму потребуется уменьшить.
Как только Уинстон завершал работу по каждой из записок, он прикреплял свои речеписные поправки к соответствующему номеру «Таймс» и заталкивал газету в пневмотрубу. А затем почти неосознанным движением сминал записку и все свои промежуточные записи — и бросал в провал памяти, предавая огню.
Что происходит в невидимых лабиринтах, подключенных к пневмотрубе, он подробно не знал, а имел только общее представление. После сбора и систематизации всех необходимых поправок к конкретному номеру «Таймс» его перепечатывают и помещают исправленный экземпляр в хранилище вместо уничтоженного оригинала. Такой непрерывной трансформации подвергаются не только газеты, но и другие периодические издания, книги, брошюры, листовки, плакаты, фильмы, звукозаписи, карикатуры, фотографии — любая литература или хроника, которая может иметь хоть какое-то политическое или идеологическое значение. День за днем и чуть ли не минута за минутой прошлое приводится в соответствие с настоящим. В результате точность любых прогнозов Партии обретает документальное подтверждение. Ни одна новостная заметка, ни одно ранее выраженное мнение, противоречащее требованиям момента, не должно сохраниться в архиве. История — пергамент, надписи на котором по мере необходимости стирают и переписывают. А когда дело сделано, фальсификацию уже не докажешь. Самая большая команда сотрудников архивного сектора, гораздо больше той, в которую входит Уинстон, состоит из специалистов по розыску и сбору всех экземпляров книг, газет и прочих документов, замененных новыми версиями и подлежащих уничтожению. Номер «Таймс», который переписывали, возможно, с десяток раз из-за изменений политической ситуации или ошибочных пророчеств Старшего Брата, хранится в архиве под исходной датой, и ни один выживший экземпляр ему не противоречит. Книги тоже изымают и переписывают опять и опять, а потом выпускают заново без всяких пометок о сделанных изменениях. Даже инструкции в письменном виде, которые Уинстон всякий раз уничтожает, выполнив, никогда не требуют, даже не намекают, что он должен совершить подлог: в них говорится лишь об опечатках, ошибках и неверных цитатах, которые требуют исправления точности ради.
Работа — главное удовольствие в жизни Уинстона. По большей части это унылая рутина, но иногда перед ним встают задачи настолько трудные и замысловатые, что в них можно погрузиться, как в доказательство сложной математической теоремы. При таких тончайших фальсификациях ничто не указывает ему путь, кроме знания принципов англизма и собственного понимания, что от него нужно Партии. В этом Уинстон ас. Иногда ему даже доверяют исправление передовиц «Таймс», написанных полностью на новоречи. Он развернул записку, которую раньше отложил в сторону. В ней говорилось:
таймс 03.12.83 сб указ дня плюсплюснеотлично упомин неперсон переписать полно предвар наверх
На староречь, то есть на стандартный язык, это переводилось примерно так:
Сообщение об Указе дня, подписанном Старшим Братом, в номере «Таймс» от третьего декабря 1983 года приведено в крайне неудовлетворительном виде и содержит упоминания о несуществующих персонах. Переписать полностью и сдать черновик руководству перед отсылкой в архив.
Уинстон прочел крамольную статью. Указ дня оказался в основном посвященным чествованию организации под названием ОППК, которая снабжала моряков плавучих крепостей сигаретами и другими маленькими радостями. Некий товарищ Уизерс, видный член Внутренней партии, удостоился особого упоминания и получил награду — орден «За исключительные заслуги» второй степени.
Через три месяца ОППК внезапно распустили без объявления причин. Можно было догадаться, что Уизерс и его команда теперь в опале, но ни пресса, ни телевид ничего об этом не сообщали. Ничего необычного: суд или даже публичное осуждение политических преступников — редкость. Большие показательные чистки, охватывающие тысячи людей, с публичными процессами предателей и криводумцев, которые униженно признавались в своих преступлениях и которых потом казнили, случались не чаще, чем раз в пару лет. Обычно люди, вызвавшие неудовольствие Партии, просто исчезали, и о них больше никто не слышал. Информация о том, что с ними стало, напрочь отсутствовала. Иногда они, возможно, даже оставались в живых. Из тех, кого знал Уинстон, за все время исчезло человек тридцать, не считая его родителей.
Уинстон не знал, почему Уизерс оказался в опале. Может быть, за коррупцию или некомпетентность. Может быть, Старший Брат просто избавился от слишком популярного подчиненного. Может быть, Уизерса или кого-то близкого к нему заподозрили в еретическом уклоне. А может — и это скорее всего — так вышло, потому что чистки и испарения неотъемлемо присущи государственному механизму. Единственное указание на случившееся — «упомин неперсон», из чего можно сделать вывод, что Уизерс уже мертв. Сам по себе арест еще не означает казнь. Иногда арестованных выпускают и оставляют на свободе год, а то и два, прежде чем казнить. А совсем редко знакомый, которого давно считали мертвым, вдруг возникает, словно призрак, на каком-нибудь публичном процессе, чтобы дать показания на сотни других и вновь исчезнуть теперь уже навсегда. Уизерс, однако, уже стал «неперсоной». Его не существовало ни теперь, ни раньше.
Уинстон решил, что мало просто заменить в речи Старшего Брата хвалу на хулу. Пусть лучше речь будет о чем-то не имеющем никакого отношения к исходной теме. Можно превратить ее в традиционную инвективу в адрес предателей и криводумцев, но это слишком уж на поверхности. А если выдумать победу на фронте или какой-нибудь производственный подвиг в рамках Девятой трехлетки, придется слишком много менять в других источниках. Нет, нужен полет фантазии. И тут в голове его возник, прямо в готовом виде, образ некоего товарища Огилви, недавно геройски павшего в бою. Случалось, Старший Брат своим Указом дня распоряжался увековечить память какого-нибудь скромного рядового партийца, чья жизнь и смерть могли послужить достойным примером. Сегодня увековечен будет товарищ Огилви. Конечно, никакого товарища Огилви нет и в помине, но несколько печатных строк и пара сфабрикованных фотографий вот-вот вдохнут в него жизнь.
Уинстон на минуту задумался, подтянул к себе речепис и начал диктовать в знакомом стиле Старшего Брата, одновременно командирском и учительском. Он все время задает вопросы и сам же на них отвечает («Какие уроки мы из этого извлекаем, товарищи? Урок, который также является одним из основополагающих принципов англизма, заключается в следующем…»), так что имитировать его легко.
В три года товарищ Огилви отказался от всех игрушек, кроме барабана, автомата и вертолетика. В шесть — с особого разрешения, на год раньше положенного — вступил в Лазутчики, в девять стал командиром отряда. В одиннадцать сообщил в Думнадзор на своего дядю, подслушав разговор, свидетельствовавший, по его мнению, о дядиных преступных наклонностях. В семнадцать назначен инструктором районной организации Молодежного антисексуального союза. В девятнадцать изобрел ручную гранату, которую принял на вооружение Главмир и которая при первом испытании уложила разом тридцать одного евразийского пленного. В двадцать три товарищ Огилви погиб в бою. Вертолет, на котором он должен был доставить важные донесения, преследовали над Индийским океаном вражеские истребители. Привязав к себе пулемет в качестве груза и захватив донесения, товарищ Огилви выпрыгнул в океанские волны — смерть, о которой, как выразился Старший Брат, невозможно думать без зависти.
Потом Старший Брат добавил несколько фраз о чистоте и прямоте помыслов товарища Огилви, противника курения и алкоголя, не знавшего других развлечений, кроме ежедневных часовых занятий в спортзале, — и о его обете безбрачия: ведь женитьбу и семейные дела товарищ Огилви считал несовместимыми с круглосуточным исполнением патриотического долга. Единственной достойной темой для разговора виделись ему принципы англизма, а единственными целями в жизни — победа над евразийским врагом и выявление шпионов, вредителей, криводумцев и прочих предателей.
Уинстон прикинул, не наградить ли товарища Огилви орденом «За выдающиеся заслуги», но решил, что лучше не надо, чтобы не плодить перекрестные ссылки. Товарища Огилви, которого еще час назад не существовало, вызвало к жизни его, Уинстона, воображение. Как интересно, думал он: мертвых можно создать сколько угодно, а живых — нет. Товарищ Огилви, никогда не живший в настоящем, теперь часть прошлого, а когда подлог забудется, он станет не менее реальным, чем Карл Великий или Юлий Цезарь, — по крайней мере его существование будет подтверждено ничуть не хуже.
***
Изменение прошлого необходимо по двум причинам, одна из которых — вспомогательная. Можно назвать ее предосторожностью. Состоит она в том, что партиец, как и пролетарий, терпит текущие условия отчасти потому, что не обладает базой для сравнения. Его следует отрезать от прошлого так же, как он отрезан от других стран, — ведь необходимо, чтобы он верил, будто ему живется лучше, чем предкам, а средний уровень бытового комфорта постоянно повышается.
Но гораздо более важная причина для пересмотра прошлого — необходимость поддерживать веру в непогрешимость Партии. Мало того, что официальные речи, статистику и всяческие архивные материалы необходимо постоянно корректировать, чтобы показать, что прогнозы Партии всегда сбываются. Ни в коем случае нельзя признавать, что доктрина или политические установки когда бы то ни было менялись. Передумать или даже сменить курс — это признание в слабости. Если, допустим, Евразия (или Остазия, неважно) — сегодняшний враг, то именно эта страна всегда и была врагом. А если факты этому противоречат — нужно изменить факты. Так непрерывно переписывается история. Каждодневная фальсификация прошлого в Главном комитете истины так же необходима для стабильности режима, как репрессии и слежка силами Главного комитета любви.
Изменяемость прошлого — ключевой постулат англизма. Он утверждает, что прошлые события не являются частью объективной реальности, а существуют лишь в письменных свидетельствах и памяти людей. Прошлое — продукт взаимного соответствия архивов и памяти. А раз Партия полностью контролирует и все архивы, и сознание партийцев, следовательно, прошлое таково, каким его хочет видеть Партия.
